И опять забываюсь у всех на виду, И вдоль пыльной дороги бреду и бреду, И все чаще я Опускаю глаза, но тогда все равно Всё мне чудится небо, лишь небо одно Высочайшее. Словно в детстве моем, в тихом детстве моем, В степь выходит белёный наш дедовский дом. По степному зовется он хатою. И ворота скрипят на ветру заревом, И цыганка поет у ворот об одном: «Мой любимый, рубиновый, яхонтовый...» И уводит цыганка из дома отца, И уволит цыган со двора жеребца. И ворота вослед им распахнуты. Ну а я всё реву у скрипучих ворот Лишь о том, что отныне никто не споет: «Мой любимый, рубиновый, яхонтовый...» Если степь перейти - будет сумрачный бор. Я и руки к груди, и потупивши взор - Как зашел в беспробудные чащи я? И порою глаза опущу - все равно Всё мне чудится небо, лишь небо одно. Высочайшее.
|